Скаленкова ученики нашей школы между собой называли «земский доктор». На занятия он всегда приходил с огрызком красного карандаша. Для чего ему нужен был этот карандаш, мы не знали, им он никогда не пользовался. Может это был его талисман? Урок всегда вел стоя. Тему раскрывал красочно. Создавалось впечатление, что ты не на уроке по скучному предмету инфекционные болезни, а в театре слушаешь увлекательный монолог артиста.

Про этих, и других, преподавателей я могу рассказывать бесконечно. Каждый из них давал нам не только знания, но и частичку своей души.

Глава 19

Глава 19 Война!

Во время учёбы в Кирове в Пугач я выбирался редко.

Ну, во первых — далеко. Почему, далеко? В километрах-то не так много и выходит. А потому, что каждый этот километр нужно было ножками протопать. Транспорт же никакой из Кирова в Пугач не ходил. Если повезет, дорогой подсядешь на телегу к кому-то и часть этих самых километров проедешь.

Во вторых… Очень уж короткой эта побывка в деревне получалась. Дойдёшь, в бане-землянке помоешься, немного отдохнёшь и надо уже обратно двигаться. Мать Саньки узелок соберёт… Дать ей мне много и нечего. Несколько вареных картофелин, краюха хлеба — вот и всё. Один раз она мне тайком от отца чуть-чуть денежек сунула, где только и взяла их?

В третьих. В Пугаче — дом Саньки, его семья. Мой же дом и семья не здесь. Сюда я «попал». Пусть давно, но… «попал». Этим всё сказано.

В июне сорок первого я был в Пугаче. Занятия в фельдшерско-акушерской школе на этот учебный год закончились, впереди были только экзамены, вот я к ним и готовился.

Утром двадцать второго июня первой мыслью у меня было — сегодня война начнется. Вернее, уже началась, а здесь об этом ещё не знают.

День был воскресный, но это — имело значение в городе. У колхозником летом выходных дней не бывает. Пугач жил заботами о сенокосе, выпасе скота, огороды тоже скучать не давали.

Взяв учебники, я ушел подальше в луга, где мне никто не мог помешать готовиться к экзаменам. Да, какой там… Учеба на ум не шла. В голове только одни мысли про войну и вертелись.

Зачем я из Кирова сюда пришел? А, в самом Пугаче, подальше от деревни словно бы спрятался? Вполне мог бы я и в Кирове к экзаменам готовиться…

Мог. Но, вот в Санькину деревню пришел.

Сейчас меня даже немного потрясывало. Утром я почти не поел. Так, только кваса выпил и всё.

Судя по солнцу, время уже далеко перевалило за полдень. Ну, всё ещё в деревне про войну не знают? Нет, похоже, пришла уже весть!

По лугу ко мне бежала младшая сестра Фаина и махала руками. Перед тем, как сюда уйти, я ей сказал где буду.

— Война! Война! Санька, война! Германия напала! Война!

Знаю уже…

Давно.

Давным-давно.

В Пугаче и всей Кировской области — самый первый. Ну, если здесь кроме меня больше никаких других попаданцев нет…

— Война, Санька! Пошли домой! Война!

Фаина всё это выкрикнула и стоит, на меня испуганно смотрит. С ноги на ногу перетаптывается.

— Пошли. — я взял сестру за руку.

Пусть тут уже и сорок первый год, но в Пугаче нет ни радио, ни телефона. О всем, происходящем в мире и в стране, деревенские жители узнают из районной газеты, которую доставляет почтальон. Сегодня — воскресенье, в этот день почтальона нет.

— Федор из Слободского вернулся и про войну рассказал, — пояснила мне Фаина, откуда ей про войну стало известно.

— Бабы ревут, мужики матерятца, а тятька не верит. Говорит, что договор у нас с Германией, не должны они напасть… — рот у Фаины всю дорогу не закрывался, она говорила и говорила…

Известие о войне полностью сорвало в Пугаче все сельхозработы, мужики и бабы всё бросили и сейчас толпились на улице.

Тревога буквально звенела в воздухе…

Только уже ближе к вечеру официальное подтверждение о войне пришло из сельсовета.

Что будет?

Что будет⁈

Что будет?!!!

Сумеет ли Красная Армия покарать Германию?

Кто из односельчан пойдет на войну?

Кто будет справляться с сенокосом?

Кто станет хлеб убирать, если мужики уйдут на войну?

Вопросов было много, ответов не имелось.

Уже на небе звездочки высыпали, когда старшему брату Саньки Петру принесли повестку о явке на сборный пункт. Завтра, двадцать третьего июня, он там быть уже должен.

Я даже удивился — быстро заработала машина мобилизации!

После получения повестки тут же в избе собралась вся семья Саньки, было много разговоров, о том, что делать, как дальше жить, как распределить обязанности в семье, как убрать урожай, как заготовить дрова на зиму…

Раньше всех из-за стола встал сам Петр. Он вышел за ограду и долго, молча стоял на пригорке возле избы, потом спустился к речке, набрал в ладони воды, с какой-то жадностью стал пить эту серебристую прохладную влагу. Пил и словно не мог напиться.

Петр задумчиво смотрел на спокойно текущую речушку, разделявшую Пугач на две части. О чем думал он, призванный сейчас на войну? Скорее всего, как расстаться с тем, что было его смыслом жизни — с семьей, с детьми, с родителями, с женой, с домом, с пашнями, лугами, речкой, лесом, а самое главное — вернется ли он живым домой?

Затем брат Саньки подошел к старой березе, которая каждую весну, уже не один десяток лет, поила всю семью своим сладковатым соком, обнял ее, прильнул щекой к шершавой коре, точно прощаясь…

После этого Петр выкатил из ограды телегу, по-хозяйски смазал оси колесной мазью.

Ранним утром вся семья Саньки была уже на ногах. Коротко позавтракали, брат попрощался с детьми и матерью, запряг лошадь в телегу и мы двинулись в путь.

Провожали брата на войну отец и я. Утренняя прохлада отгоняла сон. Еще не созревшие поля колыхались под июньским теплым ветерком. Луга разноцветьем ласкали взор, дышали дурманящими запахами трав, привлекали трудяг пчел для сбора нектара. Все дышало тишиной, покоем, миром…

А тут — война.

Глава 20

Глава 20 Осень сорок первого в Кирове

До самого Слободского мы ехали молча. Что, говорить-то, так всё понятно…

У сборного пункта — толпа.

В ней — молодые и старые, мужчины и женщины, подростки и малые дети, и, конечно, призванные на войну.

Люди перемешаны с телегами, тарантасами, лошадьми…

Кто-то во всей этой неразберихе поет песни и частушки, кто-то играет на гармошке, кто-то пляшет, поднимая клубы пыли…

Кто-то громко плачет и даже воет от горя, старушки благословляют своих сыновей и внуков иконами…

У стариков соленые слезы текут по седым бородам.

Весь этот крик, шум, гармонные мелодии, пение песен, ржание лошадей, скрип колес сливаются в широкий спектр звуков и он висит в воздухе тревожным набатом, приближением чего-то грозного, страшного, неисправимой бедой, потерей спокойствия и благополучия.

Все прекрасно понимают, что будущая война — это не лёгкая прогулка, что драка будет серьезная, но осознание того, что германцу не место на нашей земле, подвигает людей на защиту своей Родины. Народ настроен патриотично. Умирать, естественно, никому не хочется, особенно молодежи, в то же время, защищать свой очаг, своих родителей, детей, жен, невест считается делом чести. И это — не простые слова.

Я и отец попрощались с Петром, немного постояли на площади перед сборным пунктом, а затем он поехал в Пугач, а я в Киров. Мне повезло — подвернулся знакомый на телеге, которому надо было по делам в областной центр.

Экзамены за второй курс я сдал. Больших проблем для меня это не вызвало, но всё сейчас происходило как-то нервно, торопливо и напряженно. Киров не был фронтовым городом, но над страной нависла опасность и это чувствовалось постоянно. Причем, всё больше и больше.

Занятия в фельдшерско-акушерской школе для нас, уже третьекурсников, начались не как обычно с 1 сентября, а на целый месяц раньше. В августе сорок первого мы уже приступили к занятиям.