С заключенными доктор Рычков общался просто, как со своими. Никого не выделял и выгоды своей не искал. Он быстро находил общий язык с «придурками», так называли здесь всех тех, кто не был задействован на общих работах, то есть на трассе.

Таких тоже хватало. Были в лагере и художники, и скульпторы, и прочие умельцы. Первые, для администрации картины писали. Как для их личного пользования, так и на подарки вышестоящему начальству. У Ивана Михайловича в его закутке тоже картина висела. Большого мастера, если подписи на ней верить. Эту авторскую подпись Иван Михайлович называл «сигнатура». Может, шутил, а может так она правильно и называется. В медицине тоже такое понятие имеется.

«Доходяг», работающих на трассе, Рычков, по моему мнению, жалел. Некоторых уже пора выписывать было, а он их ещё несколько дней в своем отделении держал.

Так вот, о художниках.

Как-то Иван Михайлович мне обмолвился, что его знакомого художника-«придурка» из нашего лагеря куда-то переводят. Да и не его одного, а всех, кто худо-бедно кистью владеет.

Откуда это он узнал? Ну, не мне его об этом спрашивать. Узнал и всё.

Так, так, так…

Получилось у меня?

Сработали мои письма Шванвичу?

Но, что-то рановато…

Сам он инициативу проявил, не стал вызова к Сталину дожидаться?

Да и не знал Шванвич, что его к Иосифу Виссарионовичу вызовут, что очень востребованным он вдруг окажется…

Спросите, при чем здесь Шванвич и художники? Ну, переводят из Севдвинлага куда-то художников, а мои послания Шванвичу тут каким боком?

Тем самым!

Дураку понятно!

Маскировочное окрашивание и камуфляж — вещи разные. Тут сейчас, если мне кинохроника не врет, танк — белый. Зима же, понимать надо.

Окраска танка только в белый цвет — маскировочное окрашивание, а не камуфляж. Камуфлирование танка — это его окраска более чем в один цвет. Понимаете, разницу?

Зимой — белый, летом — зеленый…

Вроде, всё нормально. Положите на большой белый лист такой же белый, но маленький. Белый на белом. Даже вблизи его не видно.

Так, а вот из армейской жизни пример. Возьмем обычную советскую плащ-палатку. Разложим её ровненько-ровненько на пляже. Пусть тут мы не будем иметь точного попадания в цвет, но уже метров с семидесяти-восьмидесяти полотно сто восемьдесят на сто восемьдесят сантиметров почти неразличимо.

Чудеса, скажете! Что тут ещё голову ломать. Бери кисть и крась. С таким делом любой справится. Тут художника не надо.

Ну, а сомни мы маленький белый листочек или в шарик его скатай, а теперь на большой белый лист положи… Что, сразу заметен маленький белый листочек стал?

Мало, оказывается, покрасить танк зимой в белый цвет. Он же не двумерный…

Или скомкай на пляже ту же плащ-палатку, на бойца её нацепи.

Танк и боец не листики бумаги, они трёхмерны.

А, если не один цвет взять, а несколько? Тех, которые здесь и сейчас чаще встречаются?

Силуэт разобьется и лишнего внимания привлекать не будет.

Во! Уже польза от камуфлирования!

Но, тень! Тень! Все элементы трёхмерных объектов освещены по-разному. Закон Тайера работает — белую курицу на белом фоне хорошо видно.

Для хорошего камуфляжа солдата с кистью уже мало, тут зачастую художник требуется. Это, если мои и Шванвича рекомендации выполнять.

Вот и понадобились художники в товарных количествах. Тех, кто на воле, оказалось мало.

Дошли, дошли мои письма до Бориса Николаевича! Доставили их нужному адресату!

Видно, что-то такое на моем лице и отразилось…

— Чему, Саша, радуешься? — Иван Михайлович мне даже вопрос задал, хотя излишним любопытством никогда не страдал, да и в лагере это не особо принято.

Но, я-то — не заключенный. Ещё и подчиненный. Меня спросить можно.

— Нет, нет, ничего, — попытался я отговориться. — Так просто.

— Ну, ну… Просто так только кошки рождаются, — пошутил Иван Михайлович. — Ты не больно радуйся. Переводят тебя от меня.

— Куда? — моё хорошее настроение как корова языком слизнула.

— В штрафную колонну, — прозвучало в ответ.

В штрафную колонну⁈ За что?!!! Где я проштрафился?

Впрочем, было дело…

Опять, прокурор? Его дела?

Работа фельдшером в штрафной колонне и в хирургическом отделении — две большие разницы.

Где лучше?

Сразу не ясно?

— Я, Саша, тебя как мог отстаивал, но кто я…

Иван Михайлович отвел глаза в сторону.

Правильно, терять меня — ему не резон. Никогда я его не подводил, исполнять обязанности фельдшера он меня научил, на практике поднатаскал…

— Когда? — уже почти безразлично спросил я.

— Через неделю.

Ну, хоть так, а не уже сегодня вечером.

Глава 30

Глава 30 Работа в штрафной колонне

Дошли по назначению мои письма Шванвичу.

Сработали…

Вот и хорошо, вот и здорово.

Хоть какой-то от меня толк здесь уже есть… Хоть какой-то? Не просто хоть какой-то, а очень даже немаленький!

Народу, стране и армии. Меньше потерь будет в живой силе и технике, а на войне это — много-много значит.

Ищут уже меня, тут гадать не надо. Письма я из Кирова отправлял, там в первую очередь меня и будут пытаться выявить. Были они от руки написаны. Не имелось у меня доступа к печатной машинке. Да, они и все на учете. Быстро определят, на какой машинке буквы были набиты, а это сразу круг поиска уменьшит.

А я — от руки. Так меня труднее найти…

Хотя, образцы написания печатных и букв прописью каждого грамотного гражданина СССР имеются. Все хоть раз, но какую-то казенную бумагу заполняли, заявление писали, в ведомости свой автограф оставляли…

Но, тут ещё попробуй все бумаги просмотри! Замучаешься это делать.

Да и нет меня уже в Кирове.

Впрочем, на выпускника фельдшерско-акушерской школы вряд ли в этих поисках подумают. Не того полета он птица…

Между тем, всё меньше и меньше времени оставалось до моей отправки в штрафную колонну.

Что это такое?

Ничего хорошего.

В штрафную колонну собирают всех в чем-то провинившихся заключенных и ужесточают им режим пребывания в лагере. Как мне объяснил Иван Михайлович, моя работа в штрафной колонне будет заключаться в осуществлении допуска заключенных к работе.

Нет, лечить-то я тоже буду, но это уже в функциональных обязанностях фельдшера штрафной колонны не главное.

Труд в штрафной колонне делится на тяжелый, средней тяжести и легкий. Мне и надо будет определять, кто какой труд выполнять может. Осматривать штрафников и выдавать экспертное заключение.

А как это делать? С подобным я ранее не сталкивался.

Вот и наставлял сейчас меня Иван Михайлович. Знакомил с критериями этой экспертизы. Причем, что он говорил, велел мне слово в слово записывать.

— Собачья работа, это, Саша. Как бы между двух огней оказываешься. Штрафнику, ему бы работу полегче, или — освобождение от труда на сегодня. Вот что ему хочется. Администрации — наоборот…

Я это хорошо понимал, поэтому каждое слово доктора ловил и запоминал крепко-накрепко.

Мил тут всё равно никому не будешь, так хоть себя надо прикрыть при случае…

Неделя пролетела, как её и не было, и поехал я в штрафную колонну.

Да уж…

Попал, так попал…

Спасибо тебе и поклон до земли, товарищ прокурор. Явно, из-за тебя я здесь.

Подъем, что заключенному, что фельдшеру штрафной колонны — в четыре часа утра. В четыре!!!

Ничуть я не вру, так оно и было.

Затем — общее построение и развод к местам работы.

После построения и начинался цирк с конями. Часть заключенных, причем — немалая, ни в какую не хотели или не могли выходить на работу, всячески от неё уклонялись.

Одни, просто не мудрствуя лукаво оставались в бараке на нарах. Другие — баррикадировались где могли. Третьи — укрывались в туалете, втискивались в любую имеющуюся щелочку…

Надо сказать, особо и прятаться тут некуда. Всё у охраны было на виду, но штрафники надеялись — вдруг не заметят… В какое-то чудо верили горемычные.